Ванька вернулся
Однажды декабрьским морозным вечером, мы сидели в зале.
Сестра Валя вязала пуховый платок, мама занималась квашнёй на кухне.
Было тихо.
И вдруг раздался резкий стук.
В окно забарабанили.
Мы бросились к окну.
Через морозные узоры еле проглядывалась тень и слышен голос бабушки Денисовой:
— Идите смотреть, Ванька пришел!
В ее голосе было все — безмерная радость и слезы счастья.
Она обежала весь поселок, постучалась в каждый дом, поделилась своим счастьем.
Морозная снежная зима 1946 года, дом у Денисовых низенький, соломенная крыша, занесенная снегом.
Хозяин, небольшого роста с седой бородой, столяр, бондарь, всегда тихий с добрыми голубыми глазами.
Когда протиснулся сквозь толпу, я видел за столом сидит отец, Федор Платонович, уже старенький, очень счастливый и рядом бравый солдат, кудрявый в военной форме с орденом и двумя медалями, слегка навеселе.
Рожденный в 1918 году, Иван Денисов призван в армию в 1938 году, и не видел родного дома семь лет.
Я знал, что он служил в Монголии, был радистом 1 класса, обладал хорошим музыкальным слухом.
До армии — первый балалаечник в поселке.
Женщины подходят, целуют, гладят по голове, заглядывают в глаза и плачут от радости.
Говорят:
— Какое у вас счастье, все шестеро вернулись живы.
Шесть сыновей: Василий и Алексей, сыновья Федора Платоновича от первого брака, Петр, Павел, Иван, и Илья Денисовы, все защищали Родину на разных фронтах.
Редкой семье выпало такое счастье — все шестеро вернулись живы и здоровы.
После войны судьба разбросала братьев по всему Советскому Союзу.
Петр со своей семьёй жил в Узбекистане, Павел служил в Белоруссии, Василий и Илья жили в Пензе, и только Алексей и Иван остались с родителями в поселке.
У каждого сложная судьба, но когда они собирались все вместе в родительском саду под цветущей черемухой — это было счастье.
Мужчины жмут руку и обнимают солдата.
На столе появляется кем-то принесенная победная поллитровка.
Бабушка Марья хлопочет у печки.
Ставит на стол капусту, моченые яблоки.
Она славилась мастерицей, самые вкусные хлебы, выпеченные на паду, были у нее.
Караваи румяные, обваленные в муке, корочка необыкновенная.
Горит керосиновая лампа, сизый табачный дым застилает всю избу.
За столом идет мужской разговор.
Недавние солдаты вспоминают о тяжелых боях, о потере друзей и близких.
Наворачивались слезы даже у бывалых.
Не вернулись с фронта соседские мальчишки, с которыми ходили в школу.
Разговоры длились до глубокой ночи.
Рассказам не видно было конца.
Один из рассказов его запомнился мне на всю жизнь.
Однажды, находясь на «точке», солдаты услышали тихий плачь ребенка.
В неглубоком овражке увидели дите, завернутую в тряпье.
Когда принесли сверток в казарму, то увидели, что это была девочка лет восьми, исхудавшая, чуть живая.
Солдаты как могли стали заботиться о ней и сообщили начальству.
Кто-то знал монгольский язык.
Девочка немного поправилась, она рассказала, что ее родственники вывезли в долину смерти как мертвую.
Когда она выздоровела, командование решило вернуть девочку родителям.
Солдаты сдружились с ней и поехали провожать ее.
Каково же было удивление всех, когда родители отказались принять дочь, сказав, что она умерла.
А впереди ждала нелегкая колхозная жизнь.
Ивана назначили учетчиком в тракторный отряд /у него было семиклассное образование/.
В 2011 году я приезжал в поселок весной, вернулся вновь в детство.
К удивлению и великой радости черемуха стояла как в белой накидке, так же жужжали пчелы и пели птицы.
2010 год был очень засушливый, а вот следующий год на редкость буйный, как будто природа одарила за засуху.
Радовало море цветов и сады бело-розовые.
Всегда буду помнить
1947 год.
Молоко, картошка, свекла, тыква — вот на чем мы выросли.
Мама меняла мед на колоб /жмых/ — отходы при производстве подсолнечного масла в Сердобске.
Иногда привозила на санках пудик муки с отрубями.
Из смеси свеклы пареной, толченого колоба, муки и отрубей она пекла кокурки, коржики темно-коричневого цвета, но сладкие и вкусные в то время.
И вот однажды зимним утром, я еще лежал на печке, в дверь постучались.
Мне интересно, кто это?
Входит высокий худой мужчина, небритая щетина.
В шинели, снял темную прокопченную шапку и перекрестился.
Просящим голосом сказал:
— Подайте Христа ради.
Мама только что из печки вынула противень с кокурками.
Комната наполнилась запахом хлеба и меда.
Мне было интересно, почему этот человек в солдатской форме но без погон и без звездочки на шапке.
Он был не похож на наших солдат, которые вернулись домой.
Позже я узнал об этом.
Мама взяла горячую кокурку, подавая сказала:
— Сынок, не обессудь, что сами едим, тем и с тобой делимся.
Он протянул ладони и принял милостыню.
— Можно я у вас отдохну?
— Да, вот садись, сынок, на сундук.
Глаза наполнились слезами.
Он сел, положил в шапку кокурку и опустил глаза.
Стал отламывать маленькие кусочки и отправлял их в рот, но не глотал.
Так длилось несколько секунд.
Ему было лет двадцать семь, так сказала мама.
Он поднял взгляд.
Я увидел другое лицо.
Это был молодой человек, только небритый и с такими добрыми голубыми глазами.
Даже несмелая улыбка озарила его лицо.
— Мамаша, когда будет много хлеба и будут пшеничные булки, я всегда буду вспоминать вашу булочку.
Она самая вкусная на свете!
Собрав остатки крошек на ладони, отправил в рот.
— Всегда буду помнить вас, спасибо.
— Храни тебя Господь!
Уходя, он низко поклонился маме.
Позже я узнал, солдат возвращался из плена, в деревню в Саратовской области.
Я его больше никогда не видел.
Но этот эпизод запомнил на всю жизнь.
Колодцы
После войны настали трудные годы.
Шел 1947 год.
Лето было засушливое.
Земля потрескалась без влаги.
Ждали с нетерпением дождя, но его все не было.
Люди говорили:
— Осталась только надежда на Бога.
Старики, бабушки, женщины с Каменки и Красного собрались у колодца.
Вынесли стол, у людей в руках были иконы.
Началась служба моленья, чтобы Бог послал дождя.
Пожилые люди хранили и сберегли веру.
В 1943 году открыли церкви.
Дедушка Пантелей, как самый старый, с седой бородой запевает «Отче наш иже еси на небеси…».
И вот уже разносятся слова молитвы все стройней и стройней.
— Да будет воля твоя…
Басовые голоса разносились по улице.
Процессия идет, пополняется новыми людьми, дети идут рядом со своими матерями.
Для нас это необычное шествие.
От колодца к колодцу.
Солнце прячется за облачко и опять палит нещадно потрескавшуюся землю.
Сворачиваем в Денисов проулок.
Там на меже холмик, могила неизвестного солдата, убитого во время Гражданской войны, принятого за дезертира.
Я дёргаю маму за рукав и спрашиваю:
— Что будут петь?
— Будут служить панихиду о безвинно убиенном.
Время перевалило далеко за полдень, когда подошли к последнему колодцу, со стороны Ртищева надвигалась туча.
Редкие мелкие капли дождя как через сито окропляли молящих. Мы, малышня, уже прыгали, подняв руки к небу, и кричали:
— Дождик, дождик, пуще, дадим тебе гущи!
Дедушка Пантелей сказал:
— Услышал нас Господь, слава тебе наш хранитель!
Дождик уже поливает.
Люди не разбегаются и не прячутся, улыбаются, подставляя лица и руки теплым струйкам.
~ 2 ~
