Алексей Васильевич Крайнов
15 марта 1906, село Песчанка, Сердобский уезд, Саратовская губерния — 03 марта 1980, Моздок
кадровый офицер Генерального штаба Красной армии.
Весной 1918 года в уездном городе Сердобске Саратовской губернии стояло два эшелона чехословаков, которые в 1916 году ехали на Западный фронт воевать против немцев, а теперь организованно, вооружённые, как говорится, до зубов, ехали на Восток.
Советское правительство разрешило им это сделать, то есть уехать из Советской России через Владивостокский порт, и морем возвратиться на Родину (точнее – во Францию).
А в действительности получилось по-другому.
50 тысяч человек, во главе с генералом Гайда, растянулись от Сердобска через всю Сибирь и до Приморья, заняв большие станции.
В атмосфере взаимного недоверия и подозрительности инциденты были неизбежны.
В конце мая наше правительство предложило чехословакам в трёхдневный срок сдать оружие, но они категорически отказались выполнить указание.
В Сердобске находился отряд красногвардейцев, в составе 200 человек, которому приказали разоружить имеющиеся на станции два эшелона.
Силы были, явно, неравные: чехословаки — регулярная, обученная армия со своим офицерским составом.
Красногвардейцы — подчас молодёжь, 18-летние, совершенно не обученные.
Когда они предложили чехословакам сдать оружие, те ответили организованным огнём.
В результате 25 красногвардейцев было убито.
Об этом было доложено в Саратовский Губком.
Там стояла кадровая бригада латышских стрелков, которая немедленно погрузилась в эшелоны и выехала по направлению в Сердобск.
Председателем Уездного исполнительного комитета в Сердобске был некий Коняхин; он, недолго думая, выехал в своё село Студёновку, которое располагается от Сердобска на расстоянии 10 километров.
Дело было в мае месяце.
Он приехал, залез на колокольню и начал бить в колокол тревогу.
Народ из поля прибежал, кто в чём.
Коняхин организовал митинг, что Сердобск, да и сёла находятся в опасности.
Рассказал, как ведут себя чехословаки.
Все мужики, прибывшие из поля, общей толпой двинулись в Сердобск, а их было, примерно, 1500 человек.
По прибытию им открыли гарнизонный арсенал.
Стали раздавать оружие, где хранились винтовки, свои, отечественные и трофейные, и патроны для русских винтовок.
Чехословаки, после выступления, стали быстро готовиться к отъезду на Восток, как говорится: на воре и шапка горит.
Толпа студёновских мужиков отправилась на перехват этих эшелонов.
Заняли на одном участке перехват, называется Зубринкой.
При подходе эшелонов, следовавших один за другим, мужики выбросили красный флаг с приказом остановиться.
Эшелоны были остановлены, но из них по тревоге повыпрыгивали чехословаки и открыли стрельбу по неорганизованной толпе.
В результате 15 человек убито и 20 ранено, а 30 взято в плен, которых с собой везли до Пензы и издевались над ними, а потом отпустили.
Эшелоны дошли до станции Колышлей, в 40 километрах от Сердобска.
Там, непосредственно перед станцией, протекает река Колышлей, через которую стоял железнодорожный мост из двух ферм.
Эшелоны пропустили, а мост за собой взорвали, дабы не дать кому-то их догнать.
На второй день утром подошли эшелоны латышей, и остановились у подорванного моста.
Им немедленно подали пустые вагоны, оформленные в эшелон, латыши перегрузились на тот берег и тронулись дальше на Пензу.
Чехословаки в это время были в Пензе, где организовали оборону.
Когда латышские стрелки достигли Пензы, сразу же вступили в бой.
Чехословаки не выдержали стремительного удара латышских стрелков: по эшелонам и дальше на Самару.
Достигнув сызранского моста через Волгу, пропустили эшелоны, а мост за собой взорвали, дабы создать препятствие латышам.
Вскоре прибыли в Самару, где их встретило контрреволюционное правительство, так называемая самарская учредилка.
***
4-го ноября 1928 года я был призван и зачислен в команду писарей Сердобского уездного военного комиссариата; от места жительства, села Песчанки, 15 километров.
Моим начальником оказался делопроизводитель Михеевичев, он ещё в дореволюционное время работал чиновником в Управлении воинского начальника и административную службу знал назубок.
Нас, молодых писарей, он называл «краснопузики».
Управляющим делами уездного военного комиссариата работал некий Паршин, тоже из управления воинского начальника; он часто брал с собой нас, молодых, подбирать архивные документы и обрабатывать их перед сдачей.
Нужно сказать, такая работа была мне не по душе: писарем я быть не собирался, меня тянуло в строй, а тут стул, а на столе бумаги, и больше ничего.
Но, со всем этим пришлось мириться до поры до времени.
После месячной работы в Уездном военном комиссариате случилось неожиданное.
Из территориального управления Саратова поступила директива: упразднить Уездный военный комиссариат, и на его базе организовать районный, то есть происходило районирование административных органов.
Что положено районному комиссариату по штату — оставили, остальное передали в Балашовский окружной военный комиссариат.
Так что стали подчиняться ему.
Личный состав, оказавшийся излишком, передали в Балашовский окрвоенкомат.
Прибыл к новому месту службы, где встретились новые люди и новая обстановка, которая мне понравилась.
Если в Сердобском уездном комиссариате команда принимала пищу из общего таза, то в Балашове на каждого тарелка.
Часы занятий расписаны по распорядку дня: закончились, и занимайся своим делом.
Я всё это изучил, вошёл в колею всех дел и решил готовиться по общеобразовательной подготовке в военную школу
Тогда её называли нормальная военная школа.
Сначала написал письмо в московскую нормальную военную школу имени ВЦИК на имя начальника на предмет поступления курсантом, и попросил сообщить, что для этого требуется.
