Б. Н. Варава, Штрих смеющийся, легчайший..., о художнике-графике Н. В. Кузьмине, журнал Про книги, № 3-4, 2020 год

Букинистические магазины Ленинграда и Москвы — что, как не они, достойны благодарной памяти книжников? А может быть, хотя бы одного на всех — обелиска на Литейном проспекте или где-нибудь в районе Арбата. Ведь в Древнем Риме обелиском называлась главная деталь солнечных часов, тень от которой указывала время. И нам такой обелиск напоминал бы о часах, проведенных когда-то в залах этих магазинов в поисках книжных редкостей. Букинистические магазины тех лет, торгующие старой книгой, оставались единственным официальным источником удовлетворения библиофильских страстей. И не только для столичных книжников. Отправляясь в командировку, их периферийный собрат, жертвуя театрами, выставками и другими соблазнами большого города, тратил свободное время и накопленные деньги на их обходы.
Нужно признать, что отлаженный государством механизм получения прибыли при скупке у советского населения букинистической литературы порой давал сбои. Были люди — незаконные «элементы рыночной экономики», которые из этой прибыли что-то урывали себе. Книжники называли их «перехватчиками». Возле каждого букинистического эти вежливые ребята тихо спрашивали, не сдаете ли вы старые книги и нельзя ли их просмотреть? А выбрав что-то, сразу же расплачивались, магазины принимали книги только на комиссию. Незаконная процедура проходила с оглядкой — побаивались ОБХСС и милиции.¹
Однажды в Ленинграде в начале 1970-х годов знакомый «перехватчик» сообщил, что имеет редкую книгу, которая меня, возможно, заинтересует. Он назвал ее «голубой Пушкин». После небольшого торга книга из его сумки перекочевала в мой портфель. Оказалось, что это том «Евгения Онегина», выпущенный в 1933 году издательством «Academia», но достаточно редкий, из малого числа 50 нумерованных экзем-пляров, переплетенных в голубой шелк. Иллюстрации к книге были исполнены художником Николаем Васильевичем Кузьминым.

Примерно в те дни я побывал в гостях у известного питерского библиофила Л. М. Соскина, который жил тогда на Невском проспекте, в доме, в котором рас- полагался кинотеатр «Аврора». Когда я рассказал ему о «голубом Пушкине», он достал с полки подобный экземпляр, правда, он был еще и с дарственной надписью иллюстратора. В тот визит я впервые увидел и «живые» рисунки Н. В. Кузьмина, поразился их лаконичной красотой и выразительностью и, возможно, тогда всерьез заинтересовался творчеством этого художника.
Во второй раз с оригинальными иллюстрациями художника Кузьмина я встретился в Сибири. В 1976 году известный красноярский коллекционер экслибрисов и мой давний приятель Мечислав Викторович Трухницкий организовал в нашем городе небольшую выставку этого художника, где и показал имевшиеся у него оригинальные рисунки. Я знал, что сам коллекционер долгие годы состоял с Кузьминым в переписке, бывал у него в гостях в Москве в доме на улице Усиевича, там познакомился с его женой художницей Татьяной Алексеевной Мавриной.
Интерес к этому художнику не проходил. На моих полках стали появляться книги с его иллюстрациями, позже — книги, написанные им самим, некоторые с его автографами. Книги Николай Васильевич начал писать уже в преклонные годы, и они сразу привлекли внимание читателей, интересующихся художественными событиями прошлого. В этом новом для себя писательском деле, как и в художестве, Н.В. Кузьмин добился высокого профессионального мастерства. Недаром Корней Иванович Чуковский назвал его «самым литературным из всех графиков».² Постепенно в моем собрании «накопилась» авторская папка с оригиналами рисунков этого художника, эскизами и вариантами иллюстраций к различным произведениям. Были и некнижные работы — жанровые и натурные рисунки, натюрморты, букеты.
Разбирая папку с рисунками Н. В. Кузьмина, более 60 рисунков, всегда ощущаю радость, чувствую излучаемый ими свет и чистоту. Не эти ли эмоции мерило настоящего искусства? Почти все работы Н. В. Кузьмина из моей папки не опубликованы, что и стало предметом этих небольших заметок.
Самый ранний из рисунков в моей коллекции датирован 1910 годом — эскиз титула книги Франса Блея «Эссе», Мюнхен, 1910 год, которая, насколько мне известно, в оформлении Н. В. Кузьмина так и не вышла. В те годы будущий художник из провинциального Сердобска осмелился направить свои рисунки в известный журнал московских символистов «Весы». Рисунки понравились Валерию Брюсову, и их напечатали, хотя они были явным подражанием модному тогда английскому графику Обри Бёрдслею. Несколько виньеток Кузьмина чуть ранее опубликовали в журналах «Гриф» и «Аполлон», что для самоучки-художника стало большим успехом. Но это было лишь началом его пути. Впереди были переезд в столицу, годы учебы у таких признанных мастеров, как М. Добужинский, И. Билибин, К. Петров-Водкин, поиски своего места в мире живописи и графики.
На самых поздних из моих рисунков стоит дата — 1981 год. Больше 70 лет творческого долголетия! Почти не превзойденный «рекорд», достойный восхищения и уважения.
Вершиной творчества Н. В. Кузьмина стали его иллюстрации к «Евгению Онегину». Тема Пушкина не отпускала его долгие годы. Именно этому художнику принадлежит фраза, ставшая крылатой: «Какое великое счастье, что у России есть Пушкин!»
По его воспоминаниям, «дерзновенная» мысль проиллюстрировать «Евгения Онегина» зародилась у него осенью 1928 года. Он проходил тогда в Саратове курсы переподготовки комсостава РККА. На долю художника выпали две войны: он воевал в Первую мировую и в Гражданскую, получил несколько боевых наград. В Саратове в часы, свободные от учебы, он раз за разом перечитывал пушкинский роман, стараясь «по-настоящему» понять его, набрасывал первые рисунки.
Задача была неимоверно трудной, казалось, что невозможно уйти от подражательства беглым пушкинским рисункам на полях его рукописей. Нужно было найти свой «росчерк пера», свой штрих для создания зрительных образов поэтических строк. Позже художник напишет: «Я иллюстрировал «Онегина», как говорят, в манере рисунков Пушкина, но это не совсем точное утверждение. Дело совсем не в «манере», а в том, что я старался рисовать в темпе пушкинских рисунков, без предварительного карандашного контура».
Постепенно в иллюстрациях Кузьмина появляются пластичность и легкость. Над этой кажущейся легкостью, писал художник, он «пролил много пота, чтоб рисунок казался сделанным без малейшего усилия». И он нашел этот легкий штрих, который нельзя уже было спутать ни с чьим. Позже Л. А. Аннинский назвал его «штрих смеющийся, легчайший».
В конце 1920-х годов в Москве образовалась группа художников «13» — по числу участников, которых объединяла «тяга к живому, мгновенно откликающемуся на впечатления жизни рисованию». Н. В. Кузьмин стал одним из ее организаторов. «Рисовать без поправок, без ретуши. Чтоб в работе рисовальщика, как в работе акробата, чувствовался темп!» — пояснял он свою позицию. На первой выставке группы «13» в 1929 году Кузьмин наряду с натурными работами представил несколько рисунков на пушкинскую тему. Рисунки эти в полной мере отвечали принципам, провозглашенным художниками этого объединения.
Успех выставки Группы «13», единственной: вторая так и не состоялась, позволил Н. В. Кузьмину «проникнуть» в достаточно закрытый круг московских пушкинистов, возглавляемых тогда М. А. Цявловским. На их шумных и многолюдных заседаниях художник еще глубже погружается в мир пушкинской поэзии. Там он показывает эскизы к «Евгению Онегину», получает не только критические замечания, но и самые глубокие консультации.
Рисункам к «Евгению Онегину», по словам Н. В. Кузьмина, «повезло», они были включены в план издательства «Academia». Началась кропотливая работа, растянувшаяся на несколько лет. Окончательный вариант иллюстраций к «Онегину» состоял из 170 рисунков. Эскизов было в несколько раз больше.
Позже художник признавался, что аванс, выданный издательством «под иллюстрации» к «Онегину» был «крошечным» и буквально за месяц «проеден». Спасали книги: «…приходилось таскать книжки из своей библиотеки в букинистическую лавку. Охотнее всего брали первые издания стихов Брюсова, Блока, Анненского, Ахматовой. Затем пришла очередь книг по искусству. Моя библиотека очень поредела».
Среди иллюстраций к «Евгению Онегину» особый интерес представляют портреты Пушкина. Художник первым «догадался» сделать поэта действующим лицом иллюстраций к его роману. Это придало рисункам бо´льшую углубленность, проникновенность и масштабность.
Здесь мы видим два варианта портрета Пушкина, исполненных тушью и акварелью. Интересен акварельный рисунок беседующих на гранитной набережной Невы Пушкина и Евгения Онегина 1932 год, вдали очертания Петропавловской крепости. Сохранились рисунки «Письмо Татьяны» — вариант, не вошедший в издание, «Пушкин и муза» 1933 год, а из поздних «Пушкин смертельно раненый» 1957 год, вошедший в издания 1960-х годов.
Иллюстрации к «Евгению Онегину» принесли художнику известность не только в России: на Международной выставке в Париже в 1937 году Н. В. Кузьмин был удостоен за них Гран-при и Большой золотой медали.
В 1930-е годы художник продолжает плодотворно сотрудничать с издательством «Academia», иллюстрирует книги «Актриса» Э. де Гонкура 1933 год, «Козьма Прутков» 1933 год, «Театр» А. де Мюссе 1934 год, «Тартарен из Тараскона» А. Доде 1935 год и другие. Книжная графика окончательно закрепляет его место в искусстве. Если первые после «Евгения Онегина» рисунки еще носили некоторый повтор «въевшегося» в руку стиля пушкинских иллюстраций, то очень скоро появляются рисунки иного плана. Кузьмин мастерски и «по-своему» мог передать едкий сарказм, пародийность или ироничную интонацию произведения, что в полной мере проявляется в рисунках к «Левше» Н.С. Лескова 1959 год.
Проза Лескова оказалась близкой и «родственной» дарованию Кузьмина. Он серьезно изучает литературное наследие писателя, ведет переписку с его сыном Андреем Николаевичем Лесковым, который чутко следит за иллюстрациями художника к произведениям отца. Штрих иллюстратора «Левши» уже другой, он то озорной, то неожиданно резкий, но по сути добрый. Вокруг персонажей сказа «ощущение какого-то струящегося воздуха», это впечатление усиливает акварельная подсветка рисунков.
Сын писателя позже напишет: «Большего постижения лесковских образов не представляю себе <…> Живые, простые и верные». Сам художник, работавший больше четырех лет над первым циклом этих рисунков, вспоминал, что «труд был вложен неимоверный». Иллюстрации стали настоящим шедевром художника, а для многих читателей они заново открыли творчество Николая Семеновича Лескова.
И в 1940–1950-е годы Н. В. Кузьмин неоднократно обращается к произведениям русской классики. Он создает большую сюиту иллюстраций к драме М. Ю. Лермонтова «Маскарад». Работа над ней началась в 1940 году, но была прервана войной и завершилась лишь в 1946 году. В окончательный вариант вошло 16 иллюстраций, включающих восемь больших акварельных рисунков. Мы видим, как яркие цвета в сочетании с перьевыми росчерками тушью придают иллюстрациям остроту и выразительность, передают накал страстей, роман- тическую и психологическую трактовку драмы. Книга вышла в 1949 году и сразу полюбилась читателям.
Плодотворно работает Н. В. Кузьмин над цветными иллюстрациями к рассказам А. П. Чехова 1944 год 1947 год. Большой удачей художника стали рисунки, перовые и акварели, к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» 1948, 1952, 1957 годы. Он стал чаще обращаться к акварели, не чурается классической манеры трак-товки своих персонажей. Некоторые из иллюстраций доведены до максимальной сюжетной и композиционной законченности. Они демонстрируют новые, после «Онегина», высоты его графического мастерства.
Кузьмина не особо привлекали произведения с героическими сюжетами, он избегал открытого драматизма. Его «прельщали» книги, казалось бы, невозможные для буквального иллюстриро- вания. Так, он берется за иллюстрации к «Запискам сумасшедшего» Н. В. Гоголя 1960 год, произведению, которое многие графики обходили стороной, считая трудным для иллюстрирования. Николай Васильевич сумел в своих рисунках виртуозно передать историю развивающегося помешательства титулярного советника Аксентия Ивановича Поприщина, его страдания.
В 1950 году с иллюстрациями Н. В. Кузьмина выходит сборник сатирических очерков малоизвестного автора С. П. Терпигорева, Сергея Атавы, «Оскудение». В статье «И художник и литератор» 1964 год, К. И. Чуковский пишет об иллюстрациях Кузьмина к этим очеркам: «…вдруг меня обдало запахом знакомой эпохи, памятной мне по воспоминаниям детства». Художник «словно магией» воскресил щедринские семидесятые годы XIX века. В той же статье Чуковский дважды сокрушается, что книга была отпечатана на «никуда не годной», «варварски серой» бумаге, он посчитал чудом, что рисунки не утратили своей выразительности.
Несколько представленных здесь иллюстраций к «Оскудению» и их варианты, надеюсь, хоть немного «реабилитируют» неудачный полиграфический опыт тех лет.
После выхода книг с иллюстрациями Н. В. Кузьмина некоторые персонажи рисунков продолжали «жить», повторялись позже в его письмах к друзьям и современникам, а в миниатюрном виде переходили в сюжеты создаваемых им экслибрисов.
Сохранилось несколько рукописных писем художника писателю В. Г. Лидину, украшенных его рисунками. Вот «Козьма Прутков» в творческих муках перед чистым листом бумаги (1968); а в новогоднее поздравительное письмо перекочевала тройка персонажей, знакомых по иллюстрациям к «Графу Нулину» (1960).
Долголетняя дружба связывала Николая Васильевича с искусствоведом Михаилом Порфирьевичем Сокольниковым. Познакомились они в издательстве «Academia» еще в 1930-е годы, когда художник работал над рисунками к «Онегину», а Сокольников редактировал «Слово о полку Игореве» с иллюстрациями палешанина И. И. Голикова. На рукописном новогоднем поздравлении искусствоведу художник рисует портрет балаганного Петрушки. В 1964 году Сокольников подготовил и издал монографию о жизни и творчестве Н. В. Кузьмина, которая самому художнику, очевидно, нравилась, и он ее часто дарил своим современникам.³ Сохранился экземпляр этой книги с его дарственной надписью коллекционеру из Тамбова Н. А. Никифорову, для библиотеки которого художник создал несколько экслибрисов с миниатюрными портретами Пушкина и Козьмы Пруткова 1965 год.
Многие не знают, что художник для своей личной библиотеки тоже подготовил эскиз собственного книжного знака. На автоэкслибрисе изображена обнаженная девушка с лавровым венком на голове, а сверху на нее дождем осыпаются лавровые листья. Мы знаем, что в античной культуре лепестки этого растения символизировали славу и победу. А еще древние философы приписывали лавру пророческий дар, а чтобы им открылось их будущее, даже жевали его листья, жрицы-«лавроеды». Был ли этот книжный знак доведен до тиражирования — неизвестно.
Миниатюрный портрет Пушкина на экслибрисе для коллекционера Н. А. Никифорова своим прообразом имеет иллюстрацию Н. В. Кузьмина к пушкинскому стихотворению «К Чаадаеву» 1959 год. Любопытно, что худож- ник однажды «переписал» это послание поэта, точнее, создал собственный рукописный вариант его текста. У меня сохранился лист, на котором каллиграфическим почерком рубежа XVIII–XIX века Кузьмин пером и тушью воспроизвел полный текст всего стихотворения. А в конце, как бы в раздумье, художник снова переписал первую строку послания Пушкина с припиской уже от себя: «Любви, надежды, тихой славы. За такое отношение» 1960 год.
Штрих художника в преклонные годы уже не был столь стремителен и легок, как в лучших его рисунках 1930-х годов. Это компенсируется мастерством свободного стилизованного рисунка, остроумным истолкованием духа эпохи, зрелым и продуманным выбором текстов. Н.В. Кузьмин снова возвращается к пушкинской теме, иллюстрирует «Графа Нулина» 1951 год и «Эпиграммы» 1979 год.
По свидетельству современников, у Пушкина было намерение издать отдельной книгой свои эпиграммы, но этого не случилось. В XX веке такая книга вышла, с рисунками Н. В. Кузьмина. В этих иллюстрациях наглядно подчеркиваются глубина и сарказм едких пушкинских строк. Вот Фаддей Булгарин, подобострастно протягивающий вверх свой писательский опус к руке высокопоставленного сановника. Кстати, этот характерный и удачный рисунок был использован для вклейки в 50 особых нумерованных экземпляров «Эпиграмм», которые художник дарил друзьям и современникам.
Близкими по стилистике к поздним пушкинским иллюстрациям были рисунки Н.В. Кузьмина к книге «Краткие замысловатые повести из «Письмовника» Курганова» 1976 год. Из воспоминаний современников Пушкина известно, что поэт собирался написать биографию Н. Г. Курганова, талантливого самородка, своим умом и трудолюбием добившегося больших научных успехов. Но из-за скудости собранных сведений пришлось отказаться от этого замысла. Курганов, в тридцать девять лет ставший профессором математики и навигации, обладал и литературным даром, стремился оберечь родной язык от нахлынувших лавиной иностранных слов и выражений. Его «Письмовник» 1769год, в Екатерининскую эпоху стал настольной книгой для нескольких поколений молодых людей, настоящей «грамматикой русского языка». Н. В. Кузьмин не только иллюстрирует «Письмовник», но и пишет к нему предисловие. Делится с читателями радостью художника-иллюстратора, сопричастного тому, что «эти достойные внимания миниатюры, в которых так выпукло отразился русский восемнадцатый век», вернули из забвения.
Несомненной удачей позднего творчества художника стали созданные в 1966 году иллюстрации к изданию гротескного рассказа Ю. Н. Тынянова «Малолетний Витушишников». Н. В. Кузьмин сумел придумать и создать зримые образы персонажей эпохи Николая I. Показательно, и заслуженно, что после выхода в свет этой книги весь комплект оригиналов иллюстраций к ней был приобретен Государственным Русским музеем. Остались только подготовительные эскизы и варианты иллюстраций. Некоторые из них мы видим здесь.
С одним из рисунков к рассказу Тынянова произошел курьезный случай, описанный Т. А. Мавриной в ее дневниках. Она пишет: «Ездили на выставку Кустодиева в Академию художеств, там рисунок Н. В. к Витушишникову подписан «Кустодиев, 1906 г.!!!», запись от 04 марта 1969 года.&sup4; У меня в папке сохранился черновик письма Н. В. Кузьмина в Отдел выставок Академии художеств по поводу этой путаницы. В заключительной части письма художник, с долей юмора, пишет, что считает себя «не столь пострадавшим, сколько польщенным». Ведь спутали его с великим Кустодиевым!
Некоторые книжные иллюстрации Кузьмина до широкого читателя так и не дошли по разным причинам. Чаще всего из-за того, что не состоялось издание книг, для которых они готовились. О нескольких таких рисунках художника стоит сказать отдельно.
В конце 1950-х годов планировался к изданию большой подарочный том знаменитой поэмы Овидия «Метаморфозы». Художник трудился над рисунками к нему в 1957–1960-х годах. По сохранившимся эскизам иллюстраций видно, что Николай Васильевич испробовал разные виды техники — акварель, тушь, гуашь. Он старался найти наиболее приемлемые зрительные образы для передачи божественных превращений, метаморфоз, людей в животных, в растения и даже в небесные светила. Этот необычайный круговорот дополнялся вполне земными сценами любовных страстей, порой откровенных, которые разыгрывали персонажи поэмы: Аполлон и Дафна, танцующие нимфы, сатиры. Остается лишь сожалеть, что «Метаморфозы» Овидия с рисунками Н. В. Кузьмина так не вышли в свет.
Невыясненной, для меня, осталась и серия рисунков-шаржей, созданных Кузьминым в 1980-х годах, объектами которых стали российские самодержцы. У меня сохранился шаржированный поясной портрет Ивана Грозного со скипетром и державой в руках. Подобных шаржей, на других царей, я видел несколько, «мой» рисунок исполнен тушью, датирован 1981 годом. Под изображением государя старославянской вязью сделана рифмованная приписка художника:
«Иван Васильевич Грозный
Ему было имя рек,
За что, что был серьезный,
Солидный человек».
Этот серьезный и солидный человек, однако, бывал и насмешлив. Однажды царь подарил монахам Кирилло-Белозерского монастыря братину с изображением нагих женщин. Этот факт был известен Н. В. Кузьмину, а Т. А. Маврина в своих дневниках по этому поводу, задает вопрос: «Где-то она теперь находится?», запись от 20 февраля 1961 года. Не этот ли исторический факт послужил толчком для создания веселого и «несерьезного» изображения грозного царя и насмешливого четверостишия?
Сохранились также два рисунка 1973 год, посвященных философу-стоику Эпиктету, — иллюстрации, скорее всего предназначавшиеся для издания книги его сочинений. Под каждым вариантом рисунка приписаны две рифмованные строчки самого Н.В. Кузьмина в старославянском написании:
«Раб родом, Епиктит и челом неключим:
Убог как Ирус, но бессмертными любим».
Действительно, Эпиктет, раб в Риме, покалеченный своим бывшим хозяином, став свободным, сумел достичь большой учености, основал философскую школу, учившую терпеливо и «стоически» переносить все тяготы и невзгоды земного бытия, возможно, потому он и стал, по мысли Кузьмина, любим богами.
Книжная графика Н. В. Кузьмина, ставшая делом всей его жизни, в какой-то мере заслоняет от нас другого, «некнижного» Кузьмина, мастера живописных пейзажей, городских зарисовок, натюрмортов, букетов. Подобные рисунки в 1930-е годы, особенно периода группы «13», были и остаются значимыми в его творчестве. Художник и сам ценил эти работы и дорожил ими. Впрочем, как и коллекционеры наших дней. Несколько рисунков — жанровых сцен и букетов — у меня сохранились. Некоторые из них, выполненные в технике мокрой акварели, наглядно помогают понять, какое влияние оказали на художника импрессионисты.
Начиная с 1933 года многие натурные работы художника связаны с Подмосковьем, где Кузьмин и Маврина проводят каждое лето. Сюжеты «летних» рисунков художника разнообразны. Вот четыре юные купальщицы 1939 год, загорают на травяном берегу лесного озера. Штрих картины легкий, набросочный, с едва наметной светотенью. Это позволяет передать ощущение лета, полуденного солнца, дрожащего знойного воздуха.
Общей для супругов-художников стала летняя тема — букеты. Между ними даже возникало порой нешуточное соревнование. Читаем в дневнике Т. А. Мавриной: «К. написал бело-голубой букет. Он хорош. К. увлекся и написал два», а в другом месте: «Мальвы. К. делает ерунду, подражая японцам». Почти ответом в записях Н. В. Кузьмина читаем: «Т. писала ромашки, ничего не вышло. Я, сперва, сделал букет на красном фоне. Потом этот же в стиле раннего футуризма. Т. нравится, мне тоже. Я гордый». Несколько таких букетов Кузьмина мы здесь видим. Сохранился еще один большой акварельный пейзаж, датируемый 1954 годом. Художник назвал его «Летний день». В глубине листвы густого зеленого сада склонившаяся над кустами фигура Т. А. Мавриной, собирающей свой очередной букет.
Николай Васильевич Кузьмин прожил долгую, почти вековую жизнь, более ста двадцати книг вышло с его иллюстрациями. Его акварели и рисунки хранятся в крупнейших музеях, галереях, в частных собраниях. Он оказался и талантливым летописцем художественных событий в России, свидетелем и участником которых ему довелось быть. У многих читателей литературные образы целого ряда произведений русской и зарубежной классики нередко отождествляются со зрительными образами, созданными в иллюстрациях этим талантливым художником. Сущность графики Н. В. Кузьмина, возможно, точнее многих выразил его современник, сотоварищ по творческому объединению «13» художник В. А. Милашевский: «Настоящее искусство, — писал он, — должно помогать дыханию. Каждую вещь Кузьмина можно повесить в комнату детей, атмосфера, излучающаяся от них, целительна».⁵