Городские знаменитости
Какой городок может обойтись без них?
Нельзя обойти вниманием и сердобчан — народников, движение которых приобрело в России в конце XΙX века большой размах.
Среди них был Николай Алексеевич Ишутин.
В Московском университете он в 1863 году создал народнический кружок, для пропаганды преимуществ социализма перед капитализмом.
Ишутина предали гражданской казни, и, вместо повешения, отправили на золотые прииски в Читинскую губернию.
Николай Александрович умер 39 лет от болезни каторжан — туберкулеза.
Дмитрий Каракозов.
4 апреля 1866 года он неудачно покушался на императора Александра ΙΙ, который гулял в Летнем саду Петербурга.
Это было первое покушение в России на царствующую особу.
3 сентября 1866 года Дмитрия Каракозова повесили на Смоленском поле.
Аптекарь Гартман.
Его аптека, красное одноэтажное здание с высоким крыльцом и яркой вывеской, напротив собора Михаила Архангела, привлекала к себе хворых.
После революции хозяин сдал аптеку Советской власти и продолжал работать в ней провизором.
Мне запомнилось его умное, с добрыми глазами лицо, седая борода клинышком, осторожная походка, улыбчивость и желание всем помочь.
Летом он носил тюбетейку, белый, просторный льняной костюм, осенью — серый плащ, галоши.
В дождь его маленькая фигурка скрывалась под "старорежимным" зонтом.
Зимой старичок надевал черное пальто с каракулевым воротником и такого же меха шапку-пирожок, ноги обувал в светлые бурки.
Дополнял наряд коричневый непременный саквояж и иногда трость.
Мужчины при встрече с аптекарем снимали шапки, а женщины кланялись.
Прищурив близорукие глаза, он отвечал им тем же.
К нему в аптеку ходили не только за таблетками, пилюлями, настоями, но и просто за советом.
Для каждого посетителя у него находилось время, слова утешения или бодрости.
Уходя от него, люди обретали душевный покой и равновесие.
За душевность ему платили душевностью.
Когда он умер, его хоронил весь город.
На кладбище, слева от входа, стоит скромный гранитный памятник аптекарю Гартману.
С пожелтевшей от времени фотографии сморят добрые старческие глаза.
Арефий.
Ему было за семьдесят.
Невысокий, плотный, седой как лунь, разговорчивый, быстрый в движениях.
С его красного, гладкого лица, маленьких глаз и тонкого рта, не сходила улыбка человека, наделенного даром все видеть и переиначивать с ироническими оттенками.
Седина в голове и бес в ребре не мешали ему быть притчей во языцах у горожан, а поводы к тому были.
В любой мороз он ходил в легких брюках, белой нательной рубашке и в калошах на босу ногу.
Бывало, зимой мороз разрисует стекла, трещали деревья от озноба, воробьи падали замертво, на прохожих по сорок одежек, а Арефий идет из бани в одних подштанниках и парит как паровоз.
Только гудка не хватало.
Рассказывал Николай Константинович Звонка, как Арефий выиграл у него на спор бутылку водки, пролежав в сугробе, в чем мать родила, более часа.
Купание в проруби для старика было делом обычным.
Пристрастие к холоду сделало его имя в городе нарицательным.
Как только кто из нас выскакивал зимой на улицу без пальто или шапки, мать тут же останавливала.
— Вернись! Ты не "арефий"! Оденься и не смеши народ!
Арефий стал еще более популярным после полета Юрия Гагарина в космос.
Все было так.
В парке Островского открыли карусель.
Арефий подрабатывал там ночным сторожем и к нему частенько заглядывал дружок — милиционер Федор.
Вот окончились танцы, парк обезлюдел, закадычные друзья, видимо, уговорили четвертушку водки, повеселели, и дедок предложил по "Питерской" с ветерком промчаться на карусели.
Служивый долго отказывался, мол, не положено, при исполнении, а вдруг начальство нагрянет?
Арефий оказался настырным и помог другу сесть в кресло.
Включил рубильник, на ходу сел рядом и понеслись.
Все замелькало, ветер загудел в ушах.
— Федя, еще малость и мы на орбите! Ура!
Карусель набрала обороты.
— Федул, что губы надул? — не отставал от друга Арефий.
Тому было не до космоса и смеха.
Его тошнило.
— Старый, волчье мясо, останови агрегат!
Не могу больше, все нутро выворачивает наизнанку, — вопил блюститель порядка.
— Как остановить, соображаешь?
— Как хочешь!
Иначе привлеку к ответственности!
— Влеки, влеки, чокнутый твой рот!
— Сам чокнутый!
Не могу больше.
Прыгай и выключи проклятую машину.
Не надеясь больше ни на что, Федор заорал во весь голос.
Вопли услышали рабочие второй смены часового завода.
Перемахнув через забор, увидели: на полные обороты вращается карусель, в кресле, вцепившись в трос, извергая изо рта содержимое желудка, почти без чувств сидит милиционер, а рядом с выпученными глазами — Арефий.
Спешно отключили рубильник.
На траву свалились два полутрупа.
Так в городе появились "космонавты" местного значения.
Грех не рассказать о еще одной примечательной личности того времени — юродивом Коле Уральцеве.
Когда и откуда он появился в городе, никто не знал. Высокий, худой.
Немой, но постоянно бормотал что-то вроде: "Война, войнища, войнища".
Рыжая борода скрывала не только возраст, но и часть шрама на исхудавшем лице.
На шее он носил засаленную ладанку, поверх рваной, никогда не стираной рубахи наматывал веревку.
Короткие штаны с подвязками, растоптанные, без каблуков сапоги — вот все одеяние юродивого.
Его приметная сумка никогда не пустовала без милостыни.
Обидеть его считалось грехом, и старушки зачастую приглашали к себе на чай.
Напившись, благодарно кивал головой и уходил.
Его крестили вслед и желали добра.
Ночлег, как правило, он находил около развалюшки, что приютилась на краю обрыва с видом на мельницу и Заречье.
По городу шел слух, что у хозяйки этого домика до революции была усадьба под Тамбовом, которая сгорела дотла в Гражданскую войну.
От тифа умерли ее родственники, надежды отыскать своего жениха, офицера, у нее не осталось.
Пришлось покинуть родные места и в поисках счастья, застряла в Сердобске.
Бессонные ночи она проводила на скамеечке у дома, и все смотрела вдаль.
К ней повадился Коля Уральцев.
Сдружился, и любил сидеть поздними вечерами рядом у ее ног.
Пытаясь заглянуть ей в глаза, он хотел, вероятно, отыскать в них ответ на свои немые вопросы.
А она, боясь ошибиться в догадках, вставала, гладила его косматое лицо и запиралась в доме.
Он оставался на месте, клал голову на доску и засыпал.
Многие знали об этих странных отношениях, но не высказывали своих предположений вслух.
Внезапная смерть Коли раскрыла тайну.
В ладанке нашли миниатюрный эмалевый портрет, очень схожий с хозяйкой домика, а в суме, среди кусков хлеба и сахара, завернутое в тряпицу почти истертое письмо.
Корявыми буквами в нем было написано: "Оля, милая. Провидение нас разлучило молодыми и вновь соединило в столь печальных образах. Ты помнишь то время? — строчку было не разобрать, дальше шло. — Я, как русский офицер, пошел за народ.
Под Кирсановом осколок белого снаряда зацепил мою голову, а сыпняк хотел закончить его дело.
Вопреки всему я выжил и нашел тебя...", дальше письмо нельзя было прочитать.
После смерти Коли старушка долго не прожила.
Она умерла тихо, не докучая никому.
Последней просьбой ее было похоронить рядом с Николаем.
Я не берусь оспаривать достоверность судьбы этих людей, но в ней есть главное — сердце, без которого не бывает любви и надежды.
Совершено особенным человеком была мамина подруга Ольга Анатольевна Корф — человек большой души и неиссякаемого жизнелюбия.
Прозвище "графиня" мы ей дали за схожесть с пушкинской «Пиковой дамой».
Судите сами: худая, сгорбленная, редкие седые волосы собраны в пучок на затылке, нос с горбинкой, глубоко посаженные серые глаза и высокий, почти безбровый лоб.
Она ходила медленно, вперевалочку.
Мать подружилась с ней, и дружба продолжалась до самой смерти "графини".
Рассказывать о себе она не любила.
Со временем я узнал, что она родилась в Петербурге в дворянской семье и получила блестящее образование, была на раутах у короля Швеции, часто навещала княгиню Панину в подмосковном Марфино.
После революции преподавала в Петроградском университете и писала книгу — «Пособие для начинающих по английскому языку».
Муж ее работал в Ленсовете.
Единственный сын Андрей в возрасте восемнадцати лет случайно погиб на охоте.
С этой трагедии началась черная полоса в жизни Ольги Анатольевны.
Мужа обвинили в участии покушения на Кирова, лишили прав, имущества и этапировали в Вологду, где погиб "при попытке к бегству".
Ее тоже не оставили без "внимания", дали шесть лет и отправили в Архангельск.
В тюрьме она закончила свою книгу, которую тут же конфисковали.
Спустя годы учебник вышел под другой авторской фамилией.
Отсидев в заключении часть срока, Ольге Анатольевне разрешили жить в Сердобске, "без права въезда в столицу и крупные города".
Все пережитое не отразилось на ее характере — она оставалась доброжелательной и приветливой.
Быстро привыкла к нашему городишке и тесной комнате на улице Ленина и существовала уроками музыки, преподаванием английского, немецкого, французского языка.
От учеников у нее не было отбоя.
Позже, она перебралась в жилье просторнее и светлее на Куйбышевской улице.
Ее квартира была одним из последних островков уходящего старого быта.
От обстановки веяло чем-то уютным, домашним и в то же время — увядающим.
В кабинете — спальне стояло черное пианино с подсвечниками, этажерка с нотами, на стенах полка с книгами, до блеска натертое зеркало в виде ромба и две картины в овальных рамах.
В столовой — круглый стол, вокруг него венские стулья.
На связанной из кремовых ниток скатерти, в белой длинноногой полосатой вазе всегда стояли цветы.
"Я не терплю беспорядка.
Если он в вещах — значит, поселится и в душе", — любила повторять "графиня".
Хорошо помню свой первый визит.
Я брал у нее уроки английского языка.
До меня у нее занимался мой брат Вилиор, и, надо сказать, занятия пошл ему на пользу.
Он выдержал экзамены в Томский политехнический, затем в аспирантуру и свободно говорил на английском, преподавая в университете Аддис-Абебе.
По правде сказать, мне не очень хотелось идти на уроки, зная по рассказам брата ревность, с которой Ольга Анатольевна относилась к занятиям.
Я питал некоторую неприязнь к английскому языку, но по тем временам в вузы сдавали иностранный, и потому оказался среди учеников этого замечательного человека.
Язык я так и не освоил в объеме, предлагаемом ею, но получил другое, не менее важное — отличать подлинное от фальшивого, что помогло сформировать свою оценку жизненным ценностям, определяя их не денежным эквивалентом, а духовным содержанием.
"Графиня", несмотря на тяжелейшие удары судьбы, не утратила своего достоинства и сохранила культуру прошлого времени.
Этим бесценным сокровищем она торопилась поделиться с окружающими людьми, зная, что жить ей оставалось мало.
Итак, лето, жара.
О стрелки моих брюк можно обрезаться, рубашка, застегнутая на все пуговицы, на голове модная фуражка-семиклинка.
Бодро вошел в калитку, поднялся по шаткой лестнице на веранду и постучался.
— Открыто, заходите, — услышал глуховатый голос.
Вошел.
Поздоровался.
Ольга Анатольевна ответила на приветствие, но в комнату не спешила пропустить и почему-то пристально смотрела на мою голову.
Смущенный ее взглядом, я вначале не понял ситуации.
Она молчала.
Вдруг меня осенило: "Я же забыл снять фуражку".
Смял ее в кулаке, спрятал за спину.
Больше на занятия в головном уборе не ходил.
Без тени улыбки на лице она пригласила пройти дальше, указав в комнате на черный венский стул.
Я не знал, куда себя деть, и неловко опустился на краешек.
Поняв смущение, Ольга Анатольевна предложила пройти на кухню и для начала выпить чаю.
Хлопоча у плиты, рассуждала, что каждый интеллигентный человек должен владеть хотя бы одним иностранным языком.
"Началась учеба", — подумал я, посматривая на выходную дверь.
Поправив, светлую блузку в крупный горох, предложила мне расстегнуть ворот рубашки и помочь ей разрезать пирог с яблоками.
Ее тон обращения успокоил, и я принялся за работу.
Чаепитие прошло так, будто бы я находился в своем доме.
Мне понравилось, как она пила чай, как откалывала щипчиками кусочки рафинада, как непринужденно и легко разговаривала со мной, мальчишкой.
Мягкая улыбка не сходила с ее лица.
С последним глотком чая я понял, что мы окончательно подружились.
Она расспрашивала, кто преподает в школе русский язык и литературу, какие я читаю книги, чем увлекаюсь и есть ли у меня свободное время. Узнав, что времени в избытке, усмехнулась.
— В молодости не должно быть свободных минут.
Молодость дана для того, чтоб не сидеть без дела, а старость для того, чтобы наслаждаться делами прошлых лет...
Отставив чашку, подошла к окну и некоторое время неподвижно и молча стояла там.
Повернувшись, улыбнулась.
— Валерий, на сегодня будем считать урок законченным.
Я вам даю эти "котлетки", — и протянула картонные карточки с написанными английскими словами с переводом на русский язык и транскрипцией. — Выучите их к следующему занятию.
Урок за уроком, я постепенно втягивался в учебу.
Ольга Анатольевна стала для меня не только педагогом, но и другом.
Как и все в старости, она любила вспоминать и рассказывать, и во мне нашла хорошего слушателя.
К сожалению, понадеявшись на свою память, я не записывал ее рассказов, о чем теперь очень сожалею — из них могла бы получиться целая книга.
Уроки английского языка часто переходили на темы литературы, искусства, театра, этики и многое другое.
Иногда Ольга Анатольевна садилась за пианино и играла Бетховена, Шопена, Чайковского.
Прикрыв глаза, она будто бы молодела и по средствам музыки вела разговор со своим прошлым.
Такие отступления от программы мне очень нравились, и я впитывал в себя все, как промокашка.
Отслужив в Германии почти три года, я поступил в Томский медицинский институт и разносторонние знания, полученные от Ольги Анатольевны, мне очень пригодились.
~ 5 ~
